Абреки Шамиля [СИ] - Юрий Иванов-Милюхин

Дарган потянулся до хруста в костях, он стряхнул с себя остатки ночной дурноты вместе с концовкой того боя. Тогда все закончилось большими потерями станичников, несмотря на то, что пехотный подполковник вовремя выдвинул батальон на подмогу Панкрату, обложенному абреками со всех сторон, и постарался оттянуть на себя главные силы горцев. Солдаты даже оттеснили разбойников к самому Гудермесскому аулу, чем дали возможность терцам хорунжего Дарганова вырваться из ихнего кольца и отдышаться. Одного не догадался сделать сытенький командир батальона — это упредить нападение врага на оставленную им в засаде целую роту пехотинцев. Многих из них горцы порубили словно капусту на огородных грядках. А потом их банды без следа распылились по окрестным аулам, чтобы по первому зову Шамиля снова собраться под зеленые знамена ислама и злыми осами опять начать жалить непрошенных гостей из ненасытной России.

Стоя на крыльце, Дарган долго вбирал в себя зоряную прохладу, насквозь пропитанную мощью мирозданья, наполнявшую и его силой нового дня. Затем прислушался к звукам, доносившимся из хаты. Первыми отозвались на солнечный восход маленькие внуки, их голоса приятно прокатились по натянутым нервам, за ними забормотала полусонная Аленушка, вслед за которой добродушным сурком зафырчал Панкрат. И пошло, поехало по всем комнатам, будто скользившие по стенам солнечные зайчики пощекотали каждого из жильцов в отдельности. И когда раздался голос Петра, просыпавшегося позже остальных обитателей дома Даргановых из–за подхваченной у москалей как простуда лени, у главы семейства в голове созрело решение кособокого вопроса, не дававшее ему заснуть всю ночь. Перемявшись с ноги на ногу, полковник со спокойной душой пошел облачаться в свою казачью форму. Просторную горницу уже заполняли сытные запахи, пора было подсаживаться к столу.

— Батяка, а когда намечается новый поход в горную Чечню? — забирая из тарелки, стоящей посередине стола, большой кусок пахучего хлеба и подставляя его под деревянную ложку с наваристым борщем, спросил Петр.

— А что такое? — сразу набычился Дарган.

Софьюшка с тревогой посмотрела на младшего из сыновей, затем вильнула глазами на главу семьи. И промолчала. Панкрат, сидящий рядом с братом, насмешливо похмыкал в усы, его жена Аленушка озабоченно качнула обвязанной платком головой.

— И я бы с вами сходил, а то как–то скучно стало.

— Ты-ж только приехал, — хмуро заметил полковник. — Помог бы сначала по хозяйству, а вечерами по скурехам ни то побегал бы.

— Да не надо они мне, — под стеснительные смешки обеих сестер, отмахнулся Петр. — Успеется еще с этим.

На некоторое время в большой горнице установилась тишина, лишь слышно было, как мусолит мозговую кость успевший подрасти Павлушка. Дарган положил на столешницу кусок хлеба и вздернул вверх поседевший чуб, спросил чужим каким–то голосом с еще теплившейся в нем надеждой.

— А эту Голландию посмотреть не хочешь, куда тебе ваш профессор предложил? Чи как ее там, с мореходами в деревянных башмаках. Заодно бы опыта набрался от них.

— И это никуда не денется, — как–то спокойно отозвался студент. — Еще вся жизнь впереди.

— Вся жизнь!?. — поперхнулся слюной глава семьи. Он вдруг грохнул кулаком по краю стола. — Тебе в горную Чечню захотелось, сопляк–малолетка? А ты знаешь, что мы и на равнинной едва живыми остались? А в горной у абреков каждая скала не чужая?

— Ну и что! — вытянулся в струнку побледневший Петр. Он еще не понимал, за что отец на него так разгневался. — Батяка, мы ж туда уже ходили.

— Когда тебя, паршивца, из плена вызволяли, в какой ты угодил по своей дурости? — все больше распалялся полковник. — Опять в вонючей яме хочешь посидеть, без питья, без еды, с одними железными кандалами на руках и ногах?

— Я попал в плен не по своей дурости, а вся наша группа влетела в чеченскую засаду.

— Молчать!..

Лицо у Даргана, украшенное глубокими морщинами, заходило ходуном, казалось, что скоро оно превратится в морду хищного зверя с острыми клыками — таким страшным представлялось оно в гневе. Софьюшка встала со стула и поспешила в прихожую за ковшом с холодным напитком. Она знала, что муж при всех утолять жажду все равно не будет, но вид ковша, наполненного влагой до краев, немного отрезвит распалившегося главу семейства. А Дарган тем временем не знал, на чем остановить остекленевший свой взгляд, в груди у него бушевала буря чувств.

— Совсем окацапился в своей Московии, что отцу начал перечить? — продолжал он рычать.

— Я и не думал перечить, батяка… — попытался было оправдаться Петр. И сразу проглотил язык, потому что отец тут–же проткнул его жгучим взглядом насквозь. Но ругаться и распускать руки он не стал, а удерживая внутри рвущиеся наружу желания, с придыханием спросил:

— Сколько тебе дал на раздумья ваш профессор, чтобы ты отправился на учебу за границу?

— Не на учебу, а на практику, — тихим голосом поправил отца младший сын. Он действительно отучился уже от бессловесной покорности, царящей в отчем доме. — Ректор нашего университета дал мне месяц.

— Как раз через этот месяц чтобы духом твоим здесь не пахло, — так–же негромко подвел черту под семейным конфликтом Дарган. — А если еще раз заикнешься о походе в горную Чечню, я своими руками оторву тебе голову и брошу ее на базу под плетень…

Глава тринадцатая

На казачьем кордоне, расположенном на правом берегу Терека, время подходило к обеду. Секретчики, раскиданные на равном расстоянии друг от друга от въезда в станицу Стодеревскую до выезда из нее, уже сошлись возле кострища с подвешенным над ним котелком с рыбным варевом. Скоро их должна была сменить новая группа разведчиков, а пока вертлявые малолетки затеяли спор между собой, кто из них первым приметил движение отряда абреков на левом немирном берегу. Выходило, что в этот раз не оплошал Тараска, еще один племяш сотника Панкрата, не считая Чигирьки. Сам Панкрат сидел в тени чинарового дерева и готовился раздать боевой припас к винтовкам и пистолетам. У сморщенных для форсу ноговиц ворочала хлесткими завитками воды всегда стылая горная река, из которой норовила выпрыгнуть сытая рыба. Над головой не уставал тренькать одинаковыми коленами красногрудый песнопевец, в зарослях кустов хрумтели корнями, гыркали и повизгивали разные чакалки, за которыми наблюдали жадными глазами бирюки с хитрыми лисами и широкогрудыми рысями. То же самое происходило и с людьми по обеим берегам Терека, разделившего материки — Европу и Азию — на два непримиримых лагеря. Кто–то выслеживал новую жертву, а кто–то уже готовился содрать с нее шкуру. Несмотря на многочисленные отряды солдат почти под боком у каждого чеченского аула, долгожданные мир и спокойствие, обещанные мордастыми московскими начальниками, все не наступали.